Только куда теперь идти? К Орше? А если Орша уже пала? Значит, за Днепр? За Березину? К Минску? Где фронт? На каком рубеже немецкие войска остановили русское наступление? Или советские танки уже на польской границе? В Августовских лесах? Значит, туда.

– Как думаешь, сынок, мы вышли? – спросил «Кайзер» и устало засмеялся.

– Я думаю о другом, – ответил Бальк. – Зачем нас повели по той дороге? Русские нас там ждали. Получилась мясорубка.

– Эти идиоты хотели вытащить какой-то архив. Им нужна была дорога. На войне наступает такой момент, когда бумаги для одной из сторон становятся важнее людей.

– Что ж это за бумаги? Банкноты, что ли?

– Банкноты на войне ценности не имеют. Я же тебе говорю, какой-то архив, будь он трижды проклят. Будь моя воля, я бы его облил бензином и сжёг. А людей бы вывел лесными тропами на запад. Смотри, здесь никого нет! Ни пулемётов, ни миномётов. А там русские просто устроили нам ловчую яму. Я думаю, что наши снова полезут на рожон. Им нужна дорога. А нам на неё наплевать.

– Как ты думаешь, генерал Геттвиг жив? – спросил Бальк.

– Какое нам дело до этого сукина сына? Он гнал нас на смерть, а мы, солдаты, должны были послушно умереть перед русскими окопами!

Слышно было, как ветер шелестел верхушками берёз и осин.

– Послушай меня, старого солдата, сынок, – снова заговорил «Кайзер», и по его интонации Бальк понял, что сейчас «папаша» скажет что-то важное, быть может, самое важное из всего, что он говорил ему когда-либо. – Война закончена. Да-да, войне конец. Дальше начнётся поражение. По правде сказать, оно уже началось. Умрут миллионы. Но в этой крови уже нет смысла.

– Что же нам делать? – спросил Бальк.

Слова «Кайзера» привели его в смятение. Бальк привык верить старому солдату. Никогда ещё тот его не обманывал, не давал таких советов, которые приводили бы к тупиковым обстоятельствам. И вот: «Война закончена». Что это означает? Разгромлена дивизия первого эшелона. Быть может, корпус. Возможно, даже вся их Девятая армия. И пусть даже группа армий «Центр»! Вся! Целиком! Так же, как их фузилёрный полк. Но ведь вермахт не разгромлен. И, как утверждают офицеры из числа особо осведомлённых, главные бои и победы ещё впереди.

– Не верь никому, сынок, война закончена…

Они устроились на отдых на краю небольшой поляны, заросшей густым мохом и кустарником. Бальк поставил карабин с примкнутым штыком к берёзе, лёг. Мох почти скрыл его. Он закрыл глаза. Как хотелось бы сейчас оказаться где-нибудь в лесу в окрестностях Баденвайлера…

«Кайзер» сидел на корточках, держа карабин на коленях, и раскуривал свою трубку. Он прислушивался к звукам леса. Его напарник лежал во мху с закрытыми глазами. Похоже, тот был уверен, что они вышли, и потому совершенно расслабился. Или уже наплевал на свою судьбу. Все здесь, на русском фронте, до крайности устали. Устали драться. Устали убивать. Устали выживать во время огневых налётов русских. Устали терять друзей. Устали жить на оккупированной земле среди гражданского населения, каждый второй из которого партизан и пылает к ним, оккупантам, ненавистью, а девять из десяти связаны с партизанами. Устали ждать обещанного фюрером сверхмощного оружия, которое решит судьбы фронтов в пользу рейха. Устали получать вести с родины, где союзники русских безнаказанно бомбят города и военные объекты.

– Война закончена, сынок, и ты это должен понимать. Мы, немцы, проиграли и эту войну.

Похоже, по их следу кто-то бежал. «Кайзер» сбросил на мох стальной шлем и прислушался. Да, бежит человек. Наверное, какой-нибудь бедолага из выживших во время миномётного расстрела колонны. Один. Налегке.

«Кайзер» стал на колено и приготовил карабин. Кто бы это ни был, его надо остановить, решил «папаша» и прикусил ус.

Иванок потуже затянул петельку на чехле, предохранявшем оптический прицел, перехватил карабин в обе руки и побежал по невидимой тропе на восток. Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке. Лес наполнен противником. Лес враждебен. Сколько до окопов Третьего батальона и НП капитана Солодовникова? Километра два? Три? Не больше. Это расстояние он преодолеет за несколько минут.

В какой-то момент Иванку показалось, что он отклонился от маршрута. Он осмотрелся. Да, конечно, тропа, по которой они шли сюда, потеряна. Скорее всего, она осталась где-то правее. Надо забирать туда, решил он, вон к той небольшой полянке, которая виднеется впереди по правую руку.

Под ногами глубоко проминался мох. Мох глушил шаги, но одновременно сильно выматывал. Вспомнилось, как месяц назад на другой стороне Чернавичской пущи возле Яровщинских болот пришлось бегать точно по таким же глубоким мхам, заросших черничником. Для разведчика местность, заросшая мхами, большое благо и подспорье. Даже звуки стрельбы в таком лесу глуше и разносятся не так далеко. Легко маскироваться. Упал, – и тебя уже не видно. Как тетерев в снег…

След. След свежий. Ведёт туда же, куда бежит, спеша доставить донесение, и он, полковой разведчик из группы лейтенанта Васинцева. Шли, по всей вероятности, двое. Никого из их группы здесь не было. Любая встреча для него сейчас нежелательна. Свои, немцы, тем более, каминцы… Его задача – как можно скорее донести капитану Солодовникову обо всём, что видел и что передал командир разведвзвода. Сейчас, когда положение окружённых значительно ухудшилось и неизвестно удастся ли новая атака на прорыв, которую они явно задумали и начнут в ближайшие часы, а может быть, минуты, по лесу будут бродить мелкие группы и одиночки в надежде выбраться из «котла» незаметно, тихо, налегке.

Запах табака он уловил сразу, как только выбежал к полянке. Лучше было повернуть, обойти полянку стороной. Или залечь. Залечь и осмотреться. Заодно отдышаться, немного отдохнуть. Но что он увидит из густых зарослей черничника? Придётся приподняться. И вот тогда тот, кто уже держал его на мушке, выстрелит. Прицельно и точно. Нет, снайпер так поступать не должен.

То, что он уже на мушке вот уже несколько мгновений, Иванок знал точно. Чутьё разведчика и снайпера, выработанное на фронте во время лесных походов и поисков до остроты чутья зверя, подсказывало: он на мушке и надо делать что-то, что помешает противнику выстрелить точно. Его слух, зрение и то, что ему не раз помогало, напряжены до предела. Тело сконцентрировано и послушно.

Через кусты он успел увидеть, как немец привстал на колено и вскинул карабин с примкнутым штыком. Немец был в годах, опытный. Стрелять он, видимо, передумал, поостерёгся, тем более что Иванок сам летел ему на штык, как кабан на рогатину…

В тот день фрау Бальк просмотрела газеты и позвала Шуру накрывать на стол.

Шура занималась уборкой внизу, в подвалах. Часть вещей, которые лежали сваленными по углам, хозяйка велела сложить в большие корзины и мешки. Вечером за ними должен был приехать управляющий Гальс.

Шура умылась и начала раскладывать приборы.

С утра она чувствовала какое-то волнение. Ночью приснился брат, и теперь она постоянно думала о нём и о матери. Но мысли о матери не беспокоили так сильно. А Иванок не выходил из головы. Где он, думала она, дома, в Прудках, с матерью? Помогает ли ей по хозяйству? Или сбежал на фронт? Конечно, сбежал. У него и винтовка есть. Брат дома не усидит. Такой у него характер. Иванок очень похож на отца.